Сергей Вельяминов

Юрасов

Он приоткрыл глаза. Темно. Но Юрасов хорошо знал, что это уже наступило утро. Воскресное утро. Надо собираться и идти в церковь. Как это он делал постоянно вот уже 15 лет. Неужели уже так много? А кажется, что это было только вчера. Его первые посещения Храма. Его первые восторги души. Первая исповедь. Он хорошо ее помнил. Она отпечаталась в его памяти на всю жизнь.

А как он переживал. Ему действительно тогда казалось, что его покаяние слышит не только взыскательный батюшка, но предстал он перед самим Богом! Что это? Почему слезы застлали глаза, Василий неумело размазывал их по лицу незаметно, все время повторяя вечную молитву – «Господи, помилуй»….

…. Вставать не хотелось. Сказывалась усталость. Весна. Нехватка витаминов. Давление по утрам «скачет» до не допустимых пределов. Да мало ли еще каких причин можно найти, чтобы только повернуться на другой бок и блаженно заснуть. Но что-то точит внутри, не дает спокойно лежать с закрытыми глазами. И вспоминается ему время, как он вскакивал ни свет ни заря, бежал в церковь. Не раз, бывало так, что он забывал правильное время начала службы, тогда быстро принимал новое решение, шел в другую, благо, в его любимом Замоскворечье они находились недалеко друг от друга. И так бывало очень часто.

Находил время посещать и будничные службы, ну а быть храме в «Двунадесятые» праздники – «сам Бог велел», как же без них. А сейчас вроде и время есть, и возможность, зато причин куча, чтобы только мимо проскользнуть, вскользь, мимоходом перекреститься и свое «Господи, помилуй» из себя как-то выдавить и бежать по делам. Да и дел- то особых нет. Пенсия на носу, а работы вообще с «гулькин нос» и с той, наверное, скоро попросят – молодые на пятки наступают, пора им дорогу уступать. Настало благодатное время. Теперь больше уже и о душе думать, а не нервничать по пустякам. Насколько плата повысилась за квартиру, да когда счетчик на воду поставят. Ведь это так важно, а дверь в подъезде скрипит. Собака у соседки постоянно лает – спать не дает….

…. А с чего все начиналось. Точно уже и не вспомнишь. Жил и жил, как все. Молодость она и дана, чтобы вкусить все. « Веселись Василий, - говаривала мать, – все только, пока молоды, и интересно. Наступит старость, ничего не нужно будет. Только болезни одни». Вот он и веселился. Не то, чтобы уж очень греховодничал или еще как! Но и дома сиднем не сиживал. Парень был видный. Девчонки проходу не давали. В компании, как полагалось, и рюмочку мог выпить, а иногда и перебрать мог. Чего не бывает по молодости. Но Бог, видно, давно на нем отметину свою поставил. Чувствовалось, что берег он его, видно, для каких-то своих дел в будущем, только одному ему, Всевышнему, известных. Вот Василия он и миловал, уберегал от "земных2 соблазнов.

Уж больно тяжело переносил Юрасов похмелье. Бывало, на утро весь зеленый ходит, а то все больше лежит и стонет, а мать рассола подает – воскрешает из небытия. А сама про себя молится : « Господи, помилуй раба Божьего Василия, прости его за грехи, не разумный он по молодости своей».

Светать начало. Юрасов посмотрел на часы. Ну конечно, куда теперь? На середину службы и то не успеешь, а еще умыться надо, привести себя в порядок, так и вовсе, если только к проповеди заявишься…. А Богу это надо?

Вспомнился ему целый период его жизни, это уже когда за сорок перевалило. Вдруг втемяшилось ему в голову : « То, что я делаю на свете этом, Богу нужно? И что я вообще- то делаю? Картинки малюю. Да на них без слез не взглянешь. Самому стыдно, а чего уже о людях говорить. Ведь это все тлен и суета. Наверное, если я этого делать не буду, только больше пользы будет. Да хотя бы дома лаками и красками не вонять. Только всем от этого дышать легче станет. Вот и повелось с тех пор, что бы он ни начинал делать, прежде думает : « А нужно ли»? Живопись совсем забросил.

«Искусство – это пустое. Богу оно вообще не нужно. А что делать? Жить на что-то надо. Если только «пейзажики слюнявые» выводить, чтобы их потом в туалете повесили вместо календаря, или в предбаннике, где хозяева пиво пьют и хвостами от воблы кидаются. Да чего там, по пьяни могут еще чего - нибудь подрисовать губной помадой для общего веселья. А чего нет? Подумаешь, «мазня», за копейки купленная. А «умную» живопись вообще нет смысла делать. Ответ прост: нет потребителя! «Ушел» хоть что-то понимающий интеллигент в небытие. А ублажать «толстосумов» не хотелось – душа не лежала, много все равно не заплатят. Только намучишься с ними, а толку никакого. Вот он все и забросил. Хорошо хоть педагогика помогала. Да много ли преподаватель в «художке» получал? Если бы не работа жены, то и детей кормить нечем.

На дачу приедет, жена его еле упросит воды из колодца натаскать, а то иногда плюнет, сама возьмет ведра. Хоть по пол ведра да как – нибудь донесет до дома, чем мужа упрашивать. А он сидит на покосившемся крыльце и размышляет, что же Богу угодно. И как понять, что именно?

Он хорошо помнил то утро после очередной вечеринки с друзьями. Ну как же, собрался весь «бомонд» - надо было все попробовать. Показать этим «сынкам» и «дочкам», как простые смертные пьют. И показал. Каким образом Василий оказался в постели и дома, он точно не помнил. Но помнил одно, что все болело. Особенно голова и живот. И при этом, конечно, тошнило. Вот, говорят, морская болезнь такая. И как «бедные моряки» только это все переносят, когда тут одно утро вытерпеть не можешь.

«Следующий раз тебя уже не будет!» Что это? Чей это голос? И голос ли, а может, это только кажется. Нет, это он точно расслышал. И Юрасов хорошо понял, что голос повторять не будет. Василий запомнил это утро на всю оставшуюся жизнь. Это его и спасло. Тягу к спиртному, как ножом отрезало. Нет, не то что бы он не пил больше, отнюдь нет. Но он никогда не напивался. И ввел себе правило : из-за стола он должен был выйти трезвым. Трезвым проводить девушку до дома, а впоследствии жену. Трезво мыслить, трезво говорить, трезво воспринимать окружающую действительность. И кто бы ему ни говорил потом, что все художники пьют, он только ухмылялся:« И что, все без исключения?» Думая, конечно, о себе. Родственники жены подозрительно косились на Василия : «Нет, Надюш, здесь что-то не то, чтобы мужик в расцвете сил и не пил? Он, наверное, «вшитый» у тебя? Или больной? А признайся уж, мы все-таки свои, чего скрывать». Надя и сама удивлялась, но расспросами мужа не донимала. В тайне радовалась этому: «Ну и пусть, что не от мира сего, хотя бы не пьет и то, Слава Богу! Какой с художника толк»….

Юрасов часто замечал за собой странное явление. Пойдет в церковь и все чин по чину сделает. Записочки подаст и свечи купит, расставит ко всем иконам, «сорокоусты» закажет, а там смотришь и конец службы уже подкатил. Батюшка на амвон выходит с проповедью. И только тут понимает Василий: «проспал» всю службу. Все думал о чем-то постороннем, а чего только в голову не лезет, хорошо хоть не от дьявола, а так, житейское всякое. Выходит из церкви не солоно нахлебавшись. Что был в ней, что не был, а что уж там о встрече с Богом говорить…. А когда бывало дома останется, чувствует грех и помолится все утро без устали, и намного ближе к Богу в это время бывает. Это он знал хорошо. «Враг» силен, и то, что он уже третье воскресение в церковь ногой не кажет, в этом тоже ничего хорошего….

Василий хорошо помнил свой первый Великий пост. С каким страхом и благоговением он провел его, но сколько в это же время он грехов совершить успел за это благодатное время, одному Богу и известно. Особенно «крут» бывал со своими близкими.

«Вы опять колбасу жрете, нехристи! – стучал кулаком по столу Юрасов. - Или не знаете, что сейчас Крестопоклонная неделя идет. Неужели потерпеть нельзя. Это же только для вашего блага и души и тела».

А сам бывало зайдет на кухню, посмотрит, нет никого, откроет холодильник и украдкой отщипнет кусочек скоромного, и в рот. Каким же блаженством ему казался он, этот кусочек сырника. Жене строго устраивал пост в «супружеском» плане. А потом мог звонить сестре, которая являлась в то время как бы наставником его – она уже давно ходила в церковь и весь этот «новоначальный путь» ей хорошо был знаком.

«Лиза, не знаю, что делать? Как распирает всего, не могу я видно без «этого», ну ты понимаешь? Хотя вот уже месяц продержался. Невмоготу, на «уши давит»,- жаловался он.

«Но коль «давит», «прочисть» это лучше будет, чем ходить злым бирюком. Всех по дому гонять и себя мучить, ты не монах все-таки. Не впадай в прелесть. Спустись на землю и о близких своих лучше подумай. «Возлюби ближнего своего», а если любви этой нет, то вся твоя вера тщетна, а пост твой хорошей диетой назвать и то трудно. Тепло, добро и любовь – это и есть Бог! А где этих добродетелей нет, там и Бога нет, сколько бы ты себя крестом не осенял, а ближе к нему не будешь. Думай Вася, думай, прежде, чем поступок какой сделать. А то, как бывает, мы «кулаками намашемся», а потом сразу – Господи ,помилуй»….

Юрасов хорошо помнил встречу первой своей Пасхи. Для него это было потрясение! Это совершенно было не то, когда они еще студентами приходили к церковной ограде и издалека смотрели на Крестный ход, а потом бежали к кому – нибудь на квартиру вместе с девчонками отмечать праздник. Сейчас это было настоящее потрясение. Прошел его первый Великий пост, когда он, прилагая не малые усилия, все же смог как-то продержаться. И вот, наконец, грянуло долгожданное «Христос Воскрес!» И слезы ручьями покатились из глаз. Вот оно, Воскресение Христово, какое!? А когда на утро он пришел домой и отломил кусочек кулича, и положил в рот. Ему показалось, что такой сладости он в жизни никогда не ел. «Во Истину Воскрес!»

Да чего только не было за эти годы и хорошего, и плохого. Но, что Бог есть, это Юрасов понимал четко, как непреходящую истину! И больше всего он боялся его гнева, здесь на Земле. А что будет там, на небесах, сейчас его мало волновало. Чего об этом думать, когда кирпич здесь на голову может свалиться, как с этим быть?

«Ты знаешь, я тебе честно скажу, если бы не моя вера, я давно бы уже или спился, или с… Ну в общем, гулял бы направо и налево, чего из этого получилось бы, ты сама знаешь! Или, в крайнем случае, умер бы давно, - иногда откровенничал Василий с женой. – Ты сама знаешь, что женщины – это моя слабость. Я тебе и так, сколько жизни попортил, а если бы я Бога не боялся, я не знаю, чтобы со мной было бы!»

Так что же произошло сейчас, когда столько лет прожито «во Боге». Почему пропал пыл? Куда делось горение сердца, порывы души? На смену этим чувствам пришла холодность ума, спокойствие и рассудительность. Не даром написано: « В Царство Небесное войдут, уподобившиеся детям». Но это явно не он. Таким Юрасов был давно, тогда в самом начале пути, когда только переступил порог Храма. Тогда он ни о чем не думал, и не рассуждал. Он повиновался только охватившему все его существо порыву идти на встречу с Богом! И кроме Бога перед собой никого не видел. А «наместником» Бога на Земле стал его первый духовник – батюшка Александр, которому Василий доверял самое сокровенное своей души, стараясь выполнить все его наставления, иногда слишком рьяно, за что получал замечания.

Он много читал, слушал проповедников. Особенно ему нравились проповеди Дмитрия Смирнова. Пускай не всегда в ласковой форме делались наставления священника, но зато в доходчивой. Василий уже привык к этому. И считал, пожалуй, именно таким образом слова проповеди лучше проникнут в сердца современной паствы.

Ведь главное, что без изменения себя, вера превращается только в выполнение определенных церковных обрядов, которые сами по себе тоже необходимы, но не могут являться самоцелью. Сделай хоть 100 поклонов перед иконой, да хоть 1000 раз бейся головой о пол храма, если себя не начнешь менять, все без толку. Надо с себя начинать. В себе копаться и искать, откуда «корни растут», только тогда все остальные внешние проявления и предприятия смогут помочь, но это уже, как дополнение к главному. Посетить монастырь, приложиться к мощам и многое другое возымеют действие, и для души это благолепно. А если сам остаешься таким же, каким и был, а только хочешь весь мир изменить, лишь бы не трогать себя с такими «милыми» привычками – все бесполезно…. И это Юрасов уяснил хорошо.

Зачем далеко ходить в поисках дивных подвигов. Ты начни со своей семьи – это есть первейшая твоя церковь, а вернее, паперть, вход в храм, двери его. Если двери закрыты будут, как в него войти?

Вот и старался Василий всеми путями эти «двери приоткрыть». Он хорошо помнил время, какими огромными гвоздями он заколачивал их. Решил вдруг стать непререкаемым авторитетом. Я главный, что сказал, то и будете делать…. Каждодневные скандалы, переходящие в рукоприкладство. Непонимание детей, жены. И просто перестал с ними считаться. Мир- вот, что главное должно быть в доме, а любовь приложиться. Где нет мира, о любви говорить не приходится. А какое там уж там добро, когда крики каждый день и кулаками машут.

Когда это было? Да года четыре минуло с той весны, когда Юрасов предложил жене : «Давай обвенчаемся!» – та опешила, неожиданно как-то. Подумать надо. – Вот и подумай, а мне думать уже нечего. Я это точно решил и ты, надеюсь, поймешь, дальше катиться некуда, если только в ад. Может Бог поможет остановить это безумство. Но что нам мешает жить? Дети уже взрослые. От голода не помираем. Вроде все есть, а живем, как кошка с собакой. Те и то быстрее поладят»….

Обвенчались в храме «Успения Богоматери», что на Б. Полянке. Народу никого, только батюшка да они, но правда из служителей женщина одна помогала. Напрасно думал Юрасов, что придя домой, там все изменится как в сказке. Он понял, но чуть позже, что Бог в данном случае поможет, но поможет, если ты сам что-то будешь делать. Будешь своими руками, своей душой и сердцем создавать в доме мир да любовь. А он, Бог, всегда всем помогает, кто с открытой душой к нему идет.

Юрасов стоял у окна и смотрел на яркое весеннее солнце, поднимающееся над Москвой. Часы показывали девять утра, и он хорошо знал, если сейчас начать собираться, то ко второй службе точно поспеешь. Но что-то по-прежнему удерживало его дома.

В углу комнаты на мольберте стоял задрапированный холст. Как он давно не писал? И зачем он начал такую сложную тему, это еще было Рождественским постом. Он и название давно придумал, а чего там думать. Названия его картин, как правило, сами приходили ему в голову. «Покайтесь!» Да, он писал Иоанна Крестителя. И хотел изобразить его в том неземном порыве, когда он призывал народ к покаянию, пока еще не поздно... А это было две тысячи лет назад… «Покайтесь! Приблизилось царство небесное!» Юрасов сбросил с холста драпировку, укрывающего полотно от пыли и любопытных глаз – писать! Да, писать именно сейчас или никогда. Такое бывает редко, когда приходит творческий порыв. Когда ты только наблюдаешь за тем, что делают твои руки. А они перемещают кисть по холсту, делая мазки, правильно смешивают краски и все сразу оживает, а тебе лишь остается быть созерцателем этого чуда, совершенно необыкновенного таинства искусства.

Уже через полчаса Василий неистово работал. Он очень часто «с головой» «погружался» в тему, что терял связь с действительностью. Это было и сейчас. Он уже не чувствовал, как утреннее мартовское солнце заполняет мастерскую, он весь был там… Он видел холмы Палестины, серебрящиеся на солнце воды Иордана. Множество народу пришедшие крестится к Иоанну. Видел самого великого пророка и предтечу, который кричал своим, уже охрипшим голосом людям, о том, что приблизилось Царство Небесное, и что нужно покается и крестится в водах священной реки, а глаза его уже видели того, кто придет за ним. И было во взгляде Иоанна та радость и успокоение, которое бывает у людей завершивших свой долгий труд….

Юрасов положил кисть, отошел от холста и присел на диван. Он хорошо знал, что работа закончена,и как бы он не придирался сейчас к мелочам, они все равно уже ничего не изменят.

С холста на него смотрел Иоанн, рот был открыт. Он явно звал. Время еще есть. Василий вскочил и начал одеваться. « Господи, помилуй! Господи, помилуй!» – постоянно, почти как заклинание, повторял он…

Уже через двадцать минут Юрасов входил в настежь распахнутые ворота Храма….

Март 2013 г Москва