Владимир Морозов

Минуты

Много и часто приходится слышать о предопределённости всего происходящего. Не знаю и, наверное, не придётся узнать, что же всё-таки управляет нами, но в это утро я проспал. Проспал потому, что увидел замечательный сон, и сигнал будильника оказался лишь иллюстрацией к тому, что происходило со мной там. Реальность переплелась с фантазией и подарила мне лишний час здорового сна. Правда, блаженство пробуждения было омрачено показаниями часов. 7:30. Катастрофа. Через десять минут я должен вылететь из дома, если не желаю опоздать на службу.

Ничего не поделаешь, не в первый раз. Мысли о завтраке отметены в сторону. Быстро побриться, одеться, и в путь. Дочь уже собирается в школу. Жена побежала делать бутерброды. Ей выходить намного позже. Военная подготовка помогает уложиться в десятиминутный норматив, желудок ещё не успевает осознать, что его обделили, и я покидаю квартиру в обычное время. Всё как обычно, только немного неуютно от вчерашней размолвки с дочерью. Выросла, считает себя центром Вселенной, но всё равно она такая добрая и такая хорошая. Вечером, надеюсь, помиримся.

Прогноз погоды оправдывается. Плюс два. Идёт мокрый снег, бегут грязные ручьи, машины окатывают прохожих этой смесью, к счастью, не меня. Я спешу на остановку. До родной "Каширской" надо добираться на автобусе или троллейбусе. Можно доехать до "Кантемировской" или "Царицына", но почему-то мне не нравится входить в метро на этих станциях по утрам рабочих дней. Кажется, что на "Каширской" легче войти в вагон. Точнее, найти момент, когда можно более и менее удобно втиснуться в поезд, двери которого открываются с правой стороны, а не с левой, как на остальных станциях моей зелёной ветки московского метро. Поэтому я достаточно долго иду к Каширскому шоссе, чтобы потом, выбрав один из вереницы автобусов, отправиться в путь к одноимённой станции.

Сегодня везёт. Подлетает экспресс из Братеева, у которого до метро больше нет остановок. Он почти пуст по утренним меркам. Перед ним только что отъехали два его собрата по маршруту. Я встаю у окна, двери закрываются. Поехали. Уже светает.

Отсутствие промежуточных остановок, конечно, не добавляет скорости при движении, поскольку вокруг нас с автобусом то, что принято называть плотным рабочим движением. Не обращаю на это внимания, главное, что движемся чаще, чем простаиваем, и движемся в правильном направлении. Почему-то вспоминаются те блаженные времена, когда весь путь занимал менее пяти минут. Но это мелочи, доедем за двадцать. Ничего страшного.

Перед "Каширской" пробка всё-таки возникает. Странно, обычно здесь уже не бывает заторов. Многие поворачивают на проспект Андропова, и поток машин уменьшается. Сегодня почему-то не так. Путь между двумя последними перед метро светофорами едем очень медленно, и призрак очередного опоздания на службу начинает обретать всё более реальные очертания.

Уже несколько лет отношусь к этому спокойно и не пытаюсь вылезти из кожи вон, чтобы совместить время начала рабочего дня с фактом моего прибытия на рабочее место. Если задержался с утра, то своё время я отработаю вечером. Вот только на дежурства всегда выезжаю заранее, чтобы не подвести тех, кого меняю. Начальство периодически начинает борьбу с опозданиями, но постоянно терпит неудачи. Когда вдруг решили записывать опоздавших, то народ перед проходной разворачивался и, сообщив о себе по телефону пришедшим вовремя коллегам, удалялся по своим делам. Возвращались люди примерно через час, когда проверяющие удалялись. Не могут же они стоять на проходной целыми днями.

Сегодня же, войдя в метро на несколько минут позже обычного и вычислив величину опоздания, я втиснулся во вторую дверь второго вагона, которая удачно остановилась рядом со мной. Двери закрылись, поезд тронулся. Всё как обычно. Дружеское чувство локтя в области печени, лёгкая перебранка дамы и джентельмена, касающаяся правильности положения его руки. Книги, газеты, игры на мобильных телефонах. Всё как обычно. Пролетаем перегон до "Коломенской", выезжаем на свежий воздух, минуем Нагатинский мост, спустя минуту въезжаем в туннель перед "Автозаводской". Где-то в середине туннеля поезд останавливается. Вижу красный семафор, слышу, как по соседнему тоннелю проносятся поезда в обратную сторону. Через минуту доносится голос дежурной по станции, что из поезда, шедшего перед нами, высаживаются все пассажиры. Тоже обычное дело. Самого выгоняли не один раз именно на "Автозаводской".

Машинист наконец объявляет, что по техническим причинам отправление поезда задерживается. Все воспринимают это спокойно. Для меня такое объявление обычно предвещает то, что скоро поезд отправится. Жалко, конечно, что народ, высаженный из поезда, ринется к нам. Но в тесноте, да не в обиде. Всем надо ехать. Мои двери не откроются, а на "Театральной" многие выходят, протиснемся.

Но ожидание затягивается, окна запотевают. После третьего объявления о задержке отправления приходит понимание, что всё это надолго. После четвёртого народ начинает обустраиваться. Прошло около получаса с момента остановки. Кто-то снимает верхнюю одежду. Молодёжь, оказавшаяся на сиденьях, уступает места ветеранам. Сердечник получает валидол от своего более запасливого коллеги. Рядом со мной дамы соглашаются, что в нашем вагоне не так много народа. Не так тесно, как могло быть, если бы они смогли втиснуться в предыдущий поезд. Дышать становится сложнее, несмотря на то, что машинист призывает открыть окна и говорит о включении аварийной вентиляции.

Пробую отжать двери. Не получается. Слабоват. Другим везёт больше, их двери поддаются. Завидую счастливчикам. Спустя ещё минут десять желание открыть двери появляется и у мужчины, стоящего неподалёку. Он пробирается ко мне, и вместе мы легко справляемся. Дамы замечают, что так значительно лучше дышится. Мне же лучше всех, воздух самый свежий. Напарник устраивается рядом, и мы, как и люди у других дверей, изображаем из себя некое подобие атлантов, прилагающих усилия в горизонтальном, а не вертикальном направлении.

Машинисту не нравится народная инициатива, у него инструкция. Он требует закрыть двери. Сначала сурово и настойчиво, затем просто просит не выходить из вагонов. Обещает организовать выход на станцию. Очередное объявление о задержке по техническим причинам вызывает лёгкий смех у одних и улыбку у других. Стоим больше часа, и понимаем, что случилось нечто серьёзное. Наконец и машинист просит проявить понимание и говорит, что в поезде, отошедшем от "Автозаводской" в сторону "Павелецкой", взрыв и пожар. Получается, через один поезд от нас. Ведь ещё один высадили. Мы, конечно, понимаем, что нам повезло больше, нежели тем, кто был там. Но желания подольше просидеть под землёй от этого не прибавляется.

Дело не во мне. Я, в конце концов, здоровый мужик и офицер. Опыт ноябрьских и майских праздников, которые мы с однокурсниками встречали на Васильевском спуске Красной площади в оцеплении, не прошёл бесследно, и я могу простоять ещё не один час, удерживая дверь и не особенно при этом напрягаясь. На службе наверняка уже поняли, что ждать меня в ближайшее время не приходится. Вот только бы супруге нежно любимой отзвониться, чтобы сказать, что я в порядке, а то ведь переживает. Впечатлительная. Но мобильный не берёт в туннеле. Девушка рядом уже в который раз бессмысленно пытается отправить сообщение, не пытаясь скрыть его содержания, каждый раз отворачиваюсь, чтобы не смотреть.

Пейзаж за открытой дверью давно уже стал привычным. Тёмные стены и провода. Красный глаз семафора стал неотъемлемой частью интерьера, и сегодня мне не придётся увидеть вместо него зелёный сигнал. Народ старается не думать о худшем, постепенно становится веселее. Несколько приятелей оживлённо обсуждают какой-то эпизод студенческой жизни. Общее оживление вызывает предложение одного из них на руках отнести до станции молодую и красивую. Парень у передней двери достаёт видеокамеру и кричит:

- Братцы! Давайте я вас сниму!

Никто не возражает, в ответ раздаётся:

- Давай! И сюда камеру передай!

- Передавай, передавай! Может быть, вернут даже!

Парень не отвечает и, поднимая камеру над головой, выбирает планы поинтереснее:

- Лысенький в середине! - кричит он непонятно кому, - помаши рукой!

Ответа не последовало. Оператор не настаивал, и через несколько минут закончил съёмку. Пообещал отправить материал на БиБиСи. Разумеется, тут же нашёлся деловой человек, заявивший, что надо не просто отправить, а продать запись. По давно заведённой традиции, гонорар было предложено пропить.

Немного спустя свет стал ярче, люди оживились, понимая, что на состав подали ток. Гипотезу подтвердила настойчивая просьба машиниста не выходить из вагонов, из которой я узнал величину напряжения. Век живи - век учись. А то бы никогда не узнал, что поезда в метро ходят на восьмистах двадцати пяти вольтах.

Как-то неожиданно защёлкала дверь между вагонами. Машинист переходил в хвостовой вагон, пробираясь между стоящими людьми. Свободного пространства почему-то заметно прибавилось, и машинисту почти не приходилось проталкиваться. Он охотно отвечал на вопросы народа, но все ответы не отличались какой-либо оригинальностью. Вполне симпатичный парень с достаточно приятным голосом. Почему он один? А если бы с ним что-то случилось?

- Долго ещё стоять будем? - спрашивал народ.

- Не знаю. Делаю то, что говорит диспетчер.

- Когда поедем?

- Когда диспетчер даст команду. От меня ничего не зависит.

Проходя мимо каждых дверей, он просил закрыть их, когда надо будет ехать. Те, кто держал их, конечно же, соглашались. Ехать же предстояло в неправильном направлении, что в переводе на обыденный язык означало, что покатимся по той же колее, что приехали сюда, но в обратную сторону, на "Коломенскую". В нашем вагоне он пробыл около трёх минут, осталось пройти ещё шесть вагонов, значит, до кабины он доберётся не ранее чем через четверть часа, которые прибавятся к общему времени ожидания.

Прогноз подтвердился. Вскоре снова прозвучала просьба закрыть двери. Переглянувшись с коллегой, мы подчинились. То же самое сделали и другие. Однако ощущение того, что снова придётся их открывать, не уходило. Смекалка не подвела. Минут через пять мы снова переглянулись и проделали необходимые действия. Я дал себе слово, что это в последний раз. После этого машинист объявил, что пока команды на движение не поступало, и добавил, что двери можно открыть, не забыв озвучить величину напряжения на поезде.

Видимо, в другом вагоне кто-то настоятельно требовал отправляться поскорее, ссылаясь на плохое самочувствие кого-то из пассажиров, на что было сказано, что мы поедем последними, потому что перед нами стоят другие поезда, а врача на станцию он уже вызвал. Так последние стали первыми, а мы последними ...

Но вот последняя команда на закрытие дверей, которой мы подчиняемся и, о чудо, поезд начинает движение. Движение в неправильном направлении. Семафор сначала медленно, потом всё быстрее удаляется, и через минуту мы оказываемся на открытом месте. Мелькают мобильные в руках у доброй половины населения вагона, но от них никакого толка. Дозвониться никто не может, сеть безнадёжно забита. Та же участь поджидает и меня. Медленно проплывает за окном пруд, подстанция, автозаправка, стоянка, Нагатинский мост. На проспекте Андропова не видно никаких признаков чрезвычайной ситуации. Въёзжаем в тоннель и ... останавливаемся. Успеваем не слишком бурно выразить негативные эмоции по этому поводу прежде, чем поезд снова трогается. Останавливаемся на "Коломенской", выходим. Заточение в подземелье окончено.

Выхожу наверх, достаю телефон. С женой не соединяет, дозваниваюсь до начальника. Соединило.

- Где ты?

- Из метро, только что достали. Два с половиной часа стояли.

- Ты уж езжай домой, раз такое дело.

- Тогда до понедельника?

- До понедельника.

Оглядываюсь. Всеобщее мельтешение. Основная поза половины народа - это напряженное ожидание ответа по мобильному телефону, остальные стремятся попасть в проходящие автобусы. Смотрю на свой аппарат, сигнал со станции то появляется то пропадает. Проходящий мимо мужчина протягивает стольник и просит позвонить. Не вовремя, сигнал в этот момент пропал окончательно. Извини, мужик, даже за тысячу не получится.

Чтобы поехать домой, надо перейти на другую сторону, но милиция не пускает даже в подземный переход. Наверное, это глупо, но у них, может быть, на самом деле есть для этого причины. Что ж, прогуляемся. Иду вдоль проспекта Андропова в обратную сторону. Миную Коломенское, "Каширскую", то, что раньше называлось Дьяковым городищем. Через каждые две минуты пытаюсь отправить сообщение супруге. Тщетно. Звонкий сигнал постоянно сообщает о том, что передача не удалась. Только около МИФИ телефон начинает работать. Уходит моё сообщение, получаю те, что были отправлены мне более полутора часов назад. Прохожу мимо института, где работал отец, рядом реклама фирмы, где работал сам. Снова звонит жена. Говорим, связь больше не рвётся.

Вспоминаю утренний сон, где я блаженно носил на руках новорожденную девочку, очень похожую на нашу дочь. Утром я проснулся счастливым, но где теперь это счастье. Не осталось даже ощущения, только полная опустошённость. Ещё не знаю, что именно произошло, но понимаю, что любой взрыв в переполненном вагоне, после которого возникает пожар, это десятки погибших и не меньше сотни раненых. Я же был в двух минутах от этого поезда, тоже во втором вагоне. Простите меня, те, кто занял моё место в адском вагоне. Мир вашим душам. Спасибо тем силам, что уберегли меня.

Вот и дом. Поднимаюсь на свой этаж, открываю дверь. Тёща выходит и смотрит на меня как на привидение. Ещё более впечатлительная, чем супруга. Говорит, что ноги её не слушаются, но постепенно успокаивается. Молчу. Только вчера мне было высказано всё, что только можно, на тему пустоты моей души и бесполезности моего пребывания на этом свете. Сейчас, когда я явился с того света, она подобрела. Уж до утра точно.

В телевизоре неразбериха. До сих пор не могут сказать, в какую сторону ехал поезд и когда раздался взрыв. Кто-то рапортует, что всех пассажиров вывели через двадцать минут. Врёт, наверное, или говорит то, что наврали ему. Слегка контуженный машинист того поезда рассказывает о случившемся. Спасибо тебе, тёзка, что вовремя затормозил и выжил. Только ты тоже был один без помощника, как и твой коллега в моём поезде. Я бы тебя к Герою России представил, только не в моей это власти. Это во власти другого моего тёзки, к тому же полного. Но до тебя ли ему, если для него главное - это борьба с терроризмом в мировом масштабе? Он скажет что-то в утешение, но будет всё как всегда. Родственникам убитых будет невозможно доказать, что именно их близкие ехали в этом поезде в этом вагоне. Да и у всех ли близкие найдутся? Пострадавшим назначат какую-то компенсацию, для получения которой надо будет собрать тысячи справок. Может быть, кто-то попытается судиться с властями. Что это изменит?

Теперь, когда любой террористический акт освещается по телевидению во всех леденящих душу подробностях, невольно закрадывается мысль о том, что ТВ каким-то образом связано с террористами. Вольно или невольно они получают бесплатную рекламу в лучшее эфирное время на ведущих каналах. Погоня за рейтингом? А как же совесть? Что заставляет медиа-боссов поступать таким образам, будто заявляя народу: "Смотрите, люди! На месте этих людей можете оказаться вы или ваши близкие!" Любая программа новостей превращается в смакование последствий взрывов, землетрясений, катастроф и других бесчисленных злодеяний человека или стихии. Телевидение - очень прибыльная отрасль, как бы нас ни убеждали в обратном. Кто не верит, попробуйте купить минуту времени на любом центральном канале, где реклама крутится постоянно, и даже за упоминание в новостях надо заплатить. А раз прибыль высока, то надо забыть обо всём, ведь совесть на хлеб не намажешь и в кошелёк не положишь.

Пока платят за взрывы, пока дают паспорта и оформляют регистрацию за некоторую сумму денег, пока с телеэкранов красивые ухоженные дикторы и журналисты равнодушно и при этом вдохновенно вещают об очередной трагедии, будет литься невинная кровь, взрываться дома, поезда и автомобили.

Сегодня не было никакой паники, а значит, люди привыкли. Привыкли жить, опасаясь за себя и своих близких. Опасаясь ежедневно и ежечасно. Понимание того, что любой из нас, кроме маленькой кучки власть имущих, не застрахован ни от взрыва в поезде, ни от падения сосульки или кирпича на голову, объединяет. Мы оплачем погибших, вытрем слёзы и будем жить дальше. И в понедельник я, как всегда, выйду из дома и направлюсь на автобусную остановку, доеду до "Каширской", чтобы снова втиснуться в свой второй вагон. Проезжая мимо места трагедии, сниму шапку и подумаю о погибших, о тех, у кого не оказалось нескольких нужных минут, что уберегли меня. Мир вашим душам, и ещё раз простите, что жив.

6-9 февраля 2004г. Москва




V=R

Она появилась совершенно неожиданно. Да собственно, Он и не ждал её появления. Он просто сидел и ждал, что вернётся его подружка, разговор с которой прервался не по его желанию. Надежды на возвращение почти не было, но и уходить не хотелось, поэтому он периодически напоминал публике о своём присутствии.

— Почему ты молчишь? - спросила вдруг Она. Спросила Его.
— Так вышло, - неоригинально ответил Он.
— А время-то уходит, зачем тогда тут молча сидеть?
— Слово - серебро ... - он не закончил фразу.
— А молчанье - выброшенные деньги, - подправила пословицу Она.
— Почему ты именно со мной заговорила?
— Ты против?
— Я - за. Только как-то всё это неожиданно. Я несколько раз тебя видел, думал, интересно было бы с тобой поболтать.
— И что же не заговорил сам?
— У тебя столько поклонников, что я не хотел бы пропасть среди них.
— Да поклонников у меня пропасть, пропасть несложно, только ведь от тебя всё зависело бы.
— Нет, не только. Многие тешат себя мыслью о возможности самостоятельного выковывания своего счастья, не сознавая своей абсолютной зависимости.
— Как ты?
— Нет. Я не тешу себя никакими иллюзиями. Я погряз в комплексах.
— Каких именно?
— Это не для всеобщего внимания. Если тебе интересно, то давай уединимся, - предложил Он.
— Давай, - согласилась Она.

— Здравствуй! - продолжил он уже без свидетелей.
— Привет ещё раз!
— Почему “ещё раз”? Мы первый раз здороваемся.
— Действительно. Упустила.
— Мелочи.
— Так какие у тебя комплексы?
— Разные. Главный из них связан со сложностями общения с незнакомыми людьми.
— Мужчинами или женщинами?
— И с теми и с другими. С женщинами, правда, попроще. Я им чаще всего симпатизирую.
— Бабник!
— В какой-то мере.
— Это правильно. Мужчина должен интересоваться женщинами.
— А семья как?
— Я сказала “интересоваться ими”, а не “волочиться за ними”.
— А если такой ценитель тебе неприятен?
— Это уже вторично. Я же не собираюсь бросаться на первого встречного. Просто приятно быть замеченной.
— Это похоже на самоутверждение путём поиска популярности у лиц противоположного пола.
— Женщина - это цветок, который должен быть красивым и привлекательным. Только так можно почувствовать себя Женщиной.
— Да?
— ДА!
— Это похоже на Великую Американскую мечту применительно к половине человечества.
— Ты находишь?
— А разве не так? Только когда женщина начинает думать о себе как о Женщине, она начинает искать себе Мужчину, забывая что вокруг в основном мужчины.
— Обтекаемо выражаетесь, сударь. Что, наболело?
— Немного. А ты как догадалась?
— Прочла то, что ты о себе написал, на слова твои наложила и выводы сделала.
— Психолог?
— Поневоле.
— Понятно. Только не всё так однозначно.
— А я плюсы с минусами не расставляю. Это не моя работа.
— Зато моя. Так почему же ты со мной заговорила? С психологической точки зрения.
— Тут мало людей нашего возраста, да и не все умеют слова связывать.
— Да уж. Грамотеев тут явно не хватает.
— Вот и приходится собеседников самой подыскивать.
— Общения в реальном мире не хватает?
— Хватает. Но здесь другое. Здесь нет барьеров и расстояний.
— Есть, только, может быть, не такие явные.
— Здесь нет границ, почти нет.
— Сегодня прочитал в разделе юмора. Это неправда, что у глупости нет границ. Одна из них проходит между Россией и Украиной.
— Для меня это уже прошлое.
— В каком смысле?
— Я жила в Донецке.
— А теперь?
— В Нью-Йорке.
— Давно?
— Три года.
— Это срок. Брайтон Бич?
— Он самый.
— Ну и что, “опять идут дожди”?
— Кончился один недавно. Полегче дышать стало. А в фильме очень подробно наш район показали. Я даже дом рядом со своим узнала.
— Хороший фильм. Добрый. Только одна деталька меня задела.
— За живое?
— Почти.
— Какая?
— Будто мы со времён войны ничего нового не придумали. Обидно немного. Впрочем, Гайдай мог не знать.
— Не помню такого момента.
— Весник про это говорит.
— Всё равно не помню.
— Ну, и не важно. Как там жизнь?
— Нормально.
— Наверное, получше, чем на Украине.
— Даже и сравнивать невозможно. Я, правда, не думала уезжать, как-то всё само собой получилось. Но и жить там просто жутко было. Зарплата маленькая, да ещё и ту не платили. А цены по нескольку раз в день росли. Страх господен.
— Незалежность. Вторая по площади страна в Европе. Ладно. Бог даст, всё наладится.
— У меня уже всё налажено.
— Работаешь?
— Да.
— Скажешь, кем?
— Как-нибудь расскажу.
— А что же не сейчас?
— Долго это, а тебе, наверное, пора уходить. В Москве уже утро.
— Это тебе пора спать ложиться.
— Я долго не лягу.
— А мне и правда собираться надо.
— На работу?
— Ага.
— Ну, ладно. Давай прощаться.
— Счастливо. Когда увидимся?
— Приходи. Я почти всегда здесь в это время. До встречи.
— Пока. Удачи.
— Пока.
— Закрывай, - закончил Он диалог, прибавив к последней фразе традиционный смайлик в виде двоеточия, минуса и двух открывающихся скобок.

 
Мышиный курсор забегал по экрану, завершая работу приложений. Увидев надпись, что компьютер можно выключать, Он нажал кнопку отключения питания, отодвинул от себя клавиатуру, выключил сетевой фильтр. За окном почти рассвело.

Душ. Завтрак. Внешний вид. И вот он уже спускается по лестнице. Лень ждать лифта. Вот идёт на остановку. Автобус. Метро. Бестолковая суета реального мира.

После разговора с Ней Он долго думал о том, зачем тратит время, выискивая себе собеседниц в каком-то забытом администраторами чате. При слове “чат” снова стало обидно за родной русский язык. Всё менее великий и могучий. Неиссякаемый наплыв заимствований. Он не собирался с ними бороться. Слова приходят разные. Многие плохо ложатся на нашу фонетику и звучат некрасиво, но заменить их нечем. Тот же “чат” звучит лучше, чем какая-нибудь “болтальня” или “говорильня”. “Картридж” при всём своём сморозуневыговаривании не имеет русского эквивалента вообще, а “тонер” просто замечательно лёг в современную лексику. Но вот “консалтинг” ещё раздражал, хотя уже и меньше, чем поначалу. Не было смысла в заимствовании этого слова. Это и обидно.

Поиск смысла во всём и вся в этом мире давно уже сменились для него простым прожиганием дней, то немного праздным, то граничащим с борьбой за выживание. Он никогда не ставил перед собой великих целей, тихо пережил отказ любимой девушки, развал родной страны, разгром спецслужбы. Мировые катаклизмы обходили стороной его рабочий стол, вечно захламлённый неизвестно откуда взявшимися бумагами. Он тихо сидел и писал, конечно, нужные, но бестолковые программы, ничего не прибавлявшие ни уму, ни сердцу. Ремесло - оно и есть ремесло.

Мир распахнулся, когда в его дом пришёл Интернет. Он и тут долго думал, “пришёл” или “пришла”. Сеть всё-таки. Решил, что “пришёл”, будет лучше по звучанию. Поначалу он отыскал сайты международных спортивных федераций и ведущих спортивных изданий, сказывалась приверженность спортивной статистике, которой он тихо занимался ещё в до-онлайновую эпоху, постоянно проклиная спортивные газеты родной страны за недобросовестную, с точки зрения полноты информации, работу. Теперь ни один интересующий его результат не оставался без его внимания, а времени на это он тратил всё меньше и меньше.

Постепенно он стал интересоваться и другими сторонами сетевой жизни, а однажды из простого любопытства заглянул в один из чатов. Тут же познакомился с девушкой из почти родного южного российского города, а побеседовав с ней, очень удивился и обрадовался, что в мире есть ещё люди, в той или иной мере разделяющие его взгляды на окружающую действительность. Она заходила в этот чат раз в четыре дня, и они болтали обо всём или ни о чём, как получалось. Однажды Он набрал номер её телефона и услышал её реальный голос. Сегодня утром подруга ушла, не попрощавшись. Оборвалась связь. Он не спешил уходить, ожидая её возможного, хотя и маловероятного, возвращения. Не дождался. Но с Ним заговорила Она.

 
— Здравствуй! - прокричал Он клавишами, когда чат равнодушно сообщил о Её появлении.
— Привет, - прочиталось в ответ.
— Где была, что видела?
— В Атлантик-сити ездила.
— Зачем? Что есть Атлантик-сити?
— Городок а ля Лас-Вегас недалеко от Нью-Йорка. В казино ходила.
— А что, в столице мира нету самого захудалого казино?
— Нет. Тут игорный бизнес запрещён.
— Странная всё-таки страна. Здесь нельзя, а за углом можно.
— Всё хорошо в своём месте и в своё время. Эти ограничения лучше, чем тотальные запреты, как у нас в СССР, например.
— Конечно, лучше. Но не в соседний же штат ездить. Можно было в предместьях несколько местечек выделить для подобных развлечений. В Москве-то они в глаза не особо бросаются.
— Наверное. Я не всегда и не всё здесь понимаю. До сих пор.
— Ладно. Как съездила?
— Отлично! Я так веселилась, что многие мужики своих жён позабыли и только на меня хорошую смотрели.
— В каком смысле хорошую? В алкогольном?
— Ты что! Я ж на машине. Просто я - самая хорошая.
— А жёны чем там занимались? Скучали?
— Не знаю. По-моему, для них посещения казино - это выход в свет, как для тебя в Большой сходить.
— Я там не был.
— Отсталость, а ещё в Москве живёт. Так вот, в свете надо себя преподносить как можно более шикарно.
— А ты с их точки зрения там просто хулиганила.
— Пусть как угодно думают. Я просто развлекалась. Использовала казино по назначению. Я туда отдыхать приехала, а не киснуть.
— И как же ты его использовала, этот объект культурного досуга?
— На автоматах в основном играла, ну и в карты немного.
— А рулетка?
— Не-е. Туда я не хожу. Там без кучи денег делать нечего.
— А что такое куча?
— Трудно определить. Проще всего сказать, что куча - это много. Для Украины у меня с собой, наверное, больше двух куч было, для России, наверное, тоже. А по местным меркам чуть больше, чем кот наплакал.
— Помнишь в “Двенадцати стульях”? Они отобедали, чем Бог послал.
— Ага. Сегодня Бог послал... далее по списку.
— Много проиграла?
— Никогда.
— Что никогда?
— Никогда не проигрываю. В лучшем для казино случае я при своих остаюсь. Сегодня пять сотен в плюсе.
— Молодец. Рад за тебя.
— А ты чем занимался?
— Как всегда, работу работал. Программы программировал, по телефону телефонил.
— О делах телефонил или с дамами?
— О делах. С дамами.
— Совмещение приятного с полезным?
— Нет. Вот с тобой приятно говорить.
— Да что ты?
— Ага. И ещё я целый день думал, когда увижу тебя.
— Правда? Почему так?
— Не знаю. Наверное, разговор мы вчера не закончили.
— Так ведь продолжаем.
— Продолжаем. Здесь или опять уединимся?
— Знаешь, я себе не так давно ICQ поставила. Использовать бы надо.
— Без проблем. Давай используем.
— Вызови меня в приват, я тебе номер скажу.
— Идёт, - согласился он и щёлкнул мышкой в нужном месте экрана, чтобы открыть окно их личной беседы.
— А у тебя самого-то “аська” имеется?
— Обижаешь. Вот мой номер. XXXXXXXX.
— А вот мой. YYYYYYYY.
— Надо же. У меня намного меньше номер, нежели твой.
— Ага. Народ быстро прибавляется.
— Ну что, включаем друг друга в списки?
— Включаем.

Около минуты он вводил данные, чтобы ввести Её в список своих собеседников и определить в группу этого списка. Группа “Друзья” показалась наиболее подходящей.

— Авторизируй меня, - наконец набрал он в предусмотрительно незакрытом приватном окне.
— Сейчас. Почему-то никак не могу тебя найти.
— Номер правильно ввела?
— Правильно. Три раза проверила. Только там другое имя светится.
— Всё правильно. Я там под другим именем значусь.
— Почему?
— Для разнообразия.
— А имя откуда?
— Когда английский учил, мы там все по именам закордонным друг друга называли. Я это себе выбрал.
— Странно. Оно на одну букву от моего отличается, но к твоему совершенно не подходит.
— Я как раз искал созвучное с моим. Но, как говорится, импортного аналога не нашлось. Есть, правда, одно французское. Но с этим я завязал.
— Ты ещё и французский учил?
— Было дело. Но с тех пор только “Марсельезу” да несколько фраз помню. “Марсельеза” пригодилась немного. Для эмоционального разогрева спел перед финалом чемпионата мира по футболу. Когда французы этих бразильцев сделали.
— Не отвлекайтесь, месье. Я Вас уже авторизовала. А вы?
— А мне запрос не приходил.
— Я отправляла.
— Соблаговолите, мадам, ещё раз его отправить. Информация, наверное, в космос ушла.
— Отправляю.
— Всё вижу. Принимай ответ.
— Приняла. Закрываю приват. До встречи в ICQ.
— Тётя Ася приехала! Закрывай, - воспроизвёл он одну из надоевших рекламных фраз.

Её строчка в списке “тёти Аси” почему-то ещё достаточно долго оставалась красной, что означало отсутствие связи. Ожидание - это вообще интересный процесс, когда время становится относительной величиной безо всяких на то оснований, когда несколько секунд кажутся минутами. Наконец напротив её имени замигала пиктограмма сообщения.

— Это я! - прочитал он, щёлкнув мышкой по пиктограмме.
— С почином! - унеслось ответное сообщение.
— Для меня это великий почин.
— Тоже мне дитя Донбасса и внучка Стаханова.
— Донбасс тут не при чём совершенно. Это в твоей Москве народ субботники придумал. В депо “Москва-Сортировочная”. Классику забыл?
— Не забыл. Только из Донбасса более крутые почины доносились. Целые движения начинались.
— Что это нас в недалёкую историю понесло?
— Не знаю. Ты про великий почин начала.
— А ты и рад развивать.
— Так почему твой почин великий?
— Я в первый раз человека так быстро в список внесла.
— Это у тебя называется быстро. Я ждать замучился.
— Быстро. Раньше намного медленнее получалось.
— Отлично. У тебя ещё есть резервы роста.
— Заминка сегодня не считается. Я всё делала правильно. Это просто у кого-то куча незапланированных и неожиданных имён.
— А сколько у тебя народу в списке.
— Около сорока.
— И не могла натренироваться, лентяйка.
— Пусть лентяйка, зато самая хорошая и бешеной популярностью пользуюсь.
— Прямо как в казино.
— Не только в казино. Кстати, ты меня видел, а я тебя нет.
— И какие мои или наши действия?
— Фотографию шли.
— Адрес давай.
— Через ICQ шли. Буду в приёме файлов заодно тренироваться. Кстати в ICQ и адрес прописан.
— Хорошо, что не в рукопашном бое тренироваться будешь.
— А ведь могла бы. Я занималась.
— Я тоже. Но не по своей воле.
— А я по своей, и успешно. Так что будешь плохо себя вести, поколочу.
— Понял. Вам в каком виде себя предоставить: в парадной одежде, в рабочей одежде или ...?
— Или что?
— Как что. Почти без одежды.
— Во всех трёх номинациях.
— Есть, мэм. Только я никогда этого не пробовал.
— Пробуй. Когда-то надо начинать.
— Начинаю.

Он защёлкал мышью в поиске файлов с недавно отсканированными фотографиями. Выбрал нужные. Нажал мышкой кнопку “Отправить”. На экране появилось информационное окно, сообщавшее о процессе передачи файлов. Медленно, насколько позволяли модемы и провайдеры по обе стороны океана, его изображения в виде ноликов и единиц покидали родной компьютер, Москву и Россию и неслись по неведомым каналам через океан, чтобы материализоваться в виде изображения на Её дисплее в Нью-Йорке.

 
— Ну, как я тебе? - для продолжения разговора спросил Он, понимая, что ничего плохого в ответ Она не напишет, по крайней мере, из вежливости.
— Сейчас открою, посмотрю и скажу всё, что о тебе думаю.
— Ты обо мне думаешь. Это уже великая честь, - начал он играть в слова.

Она игры не поддержала. Взяла паузу. Он почему-то вспомнил свои прежние попытки общения со случайными собеседниками, найденными при помощи ICQ. Первой была заместитель главного менеджера одного из крупнейших супермаркетов в Гонконге. Он много расспрашивал её о стране, о воссоединении с Китаем. Она была не в восторге от этого. Британское правление, к которому она уже привыкла и неплохо себя при этом чувствовала, она явно предпочитала китайскому. Перемен она не боялась, надеялась, что всё будет хорошо. Он предложил обменяться фотографиями и отправил ей свои. В ответном письме она сказала, что ей всё понравилось, но больше они не встретятся. Почему-то к письму была приложена программа, имитирующая салют, а в ней сидел известный, хотя и не очень опасный, вирус.

Другая собеседница была из Индии. Жила в Дели и владела дизайнерским бюро, издавала свой журнал. Ездила отдыхать в тихие места в предгорьях Гималаев. Искала уединения. Разница во времени не позволяла говорить долго. А потом она исчезла вообще. Её строчка так и не посинела больше ни разу. Видимо, девушка вернулась в реальный мир.

После начала бомбардировок Югославии Он всем случайно найденным американцам отправлял сообщения со всевозможными проклятиями, пока не наткнулся на одного румына, работавшего в Штатах где-то рядом с Нью-Йорком. Парень к тому же оказался на одну восьмую сербом. Пришлось извиняться. Потом они не раз перебрасывались дружественными репликами. Румын всё ждал, когда его подружка окончит университет в Бухаресте и приедет к нему. Парень был просто на седьмом небе, когда это случилось. Но жениться они ездили в Румынию.

Примерно в то же время на почве политики состоялось знакомство с одним шведом. Скандинав стоял в суровой оппозиции к Его взглядам на ситуацию вокруг Югославии. Общечеловеческие ценности в представлении этого подданного “трёх корон” выглядели весьма однобоко. Получалось, что, якобы защищая албанцев, штатники могут безнаказанно бомбить независимую страну, у которой эти самые албанцы просто отнимают целую область, причём наиболее богатую природными ресурсами. А Югославия и без того не самая большая страна. На вопрос, как бы повела себя Швеция, если бы финны, проживающие в граничащих с их исторической родиной районах королевства, потребовали бы присоединения к Финляндии, он ответил, что действия сепаратистов действительно надо пресечь, после чего не стал развивать тему нарушения прав человека в Чечне и Югославии, а перешёл на спорт. Трекрунурец любил гандбол и очень радовался, когда шведы выиграли у российской сборной в финалах чемпионатов мира и Европы. Пришлось заметить парню, что это не шведы выиграли, а россияне проиграли. Не преминул Он и напомнить, что определяющий поединок в истории взаимоотношений их стран российская команда выиграла за явным преимуществом почти триста лет назад. Под Полтавой. А спустя два года после блестящей победы на олимпийских играх в Сиднее авторитет российского ручного мяча долгое время оставался незыблемым. Показалось странным, что швед почти не говорил о хоккее. Только великого Сундина однажды вспомнил.

Самой приятной англоязычной собеседницей оказалась медсестра из маленького городка в штате Мичиган. Женщина работала сменами, и достаточно много времени находилась дома. Помимо обычных разговоров о жизни, он консультировался с ней о значениях некоторых слов, особенно свежеиспечённых американских неологизмов. Она охотно помогала и очень обрадовалась, когда Он сообщил об успешной сдаче экзамена по английскому. Впервые именно от неё он узнал, что блондинки почему-то считаются воплощением глупости и похоти, но больше всего внимания женщина уделяла своим двум сыновьям, преподносившим разного рода сюрпризы своей матери. На некоторое время она пропала, а когда снова появилась, Он узнал, что ей пришлось уйти от мужа. Тот поставил вопрос ребром: либо семья, либо Интернет. Выбор пал на всемирную паутину, а детей суд определил мужу.

Самым коротким оказалось знакомство с менеджером по закупкам из университета в штате Кентукки. Та сразу потребовала фотографию. Он отправил, а пока файл перекачивался, успел обсудить некоторые проблемы высшего образования в Штатах и взаимоотношения их Президента с практиканткой из Белого Дома. Потом зачем-то попросил её фотку. Лучше бы этого не делал. С открывшейся спустя некоторое время картинки на него глядела человекоподобная масса, в которой с трудом угадывалась молодая женщина. Это явно не располагало к дальнейшему общению. Выдавив из себя комплимент по поводу её рабочего места и компьютера, он быстренько попрощался и поспешил удалить это существо из списка ICQ.

— А ты ничего, - наконец пришло сообщение от Неё.
— Ничего в смысле нормально или в смысле так себе? - уточнил Он.
— Симпатичный вполне. Я, правда, тебя другим представляла.
— Каким же?
— Теперь уже и не знаю. Зачем гадать, если я уже на фотографии посмотрела. Пустые сравнения. Я стараюсь принимать людей такими, какими они есть.
— Люди-то разные.
— Разные. Я их по-разному и воспринимаю.
— Это логично.
— Конечно. Я - само воплощение логики.
— А если тебе кто-то не нравится на фотографии?
— Главное, чтобы человек был хороший и собеседник интересный.
— А как по-твоему, внешность обманчива?
— И да, и нет.
— Как это? Неоднозначность получается. Нелогично.
— Всё логично. Многие подлости, например, делаются очень красивыми внешне людьми.
— Я не про красоту, а про первое впечатление от человека. Конкретно от меня.
— Про абстрактного человека сказать ничего не могу. А ты меня не разочаровал.
— Здорово. Надеюсь, что и дальше не испорчу свой почти светлый образ в твоих глазах.
— Шут гороховый. А ты что об этом думаешь?
— О первом впечатлении?
— Да.
— Меня оно редко обманывает.
— Что значит редко?
— Ну, люди редко совершают поступки, которые показались бы мне нелогичными для них.
— А у меня постоянно такое несоответствие. Наверное, в силу специфики работы нынешней.
— Ты обещала рассказать о ней.
— Обещала, значит, расскажу. Но не сегодня. Спать пойду. С утра на работу ехать.
— Прощаемся, значит.
— Досвиданькаемся.
— Ну, тогда до видения.
— Целую, пока.
— “Целую” - это приятно!
— Не возгордись! Счастливо.
— Удачи.

 
“И тебе тоже”, - подумала Она, закрывая окно ICQ. Посмотрев на всякий случай содержимое своего почтового ящика и не обнаружив там ничего нового, она выключила компьютер и отправилась в душ. Прохладная вода заставила слегка встрепенуться. Она сделала её теплее, чтобы немного разомлеть от тепла перед сном. Лучше было бы принять ванну, но не хотелось тратить на это время. Его никогда не хватало. Проживание в Интернете никогда не проходит бесследно. Но в конце концов, это не главное. Главное, чтобы это время не впустую тратилось, а чтобы было интересно и весело.

Тёплая вода исподволь делала своё дело. Тело постепенно наполнилось приятной истомой, такой знакомой и всегда ожидаемой. Она улыбнулась себе в слегка запотевшее зеркало и взяла полотенце. Сон пришёл почти сразу, стоило только поудобнее устроиться в кровати. Сновидений не было. Почти как всегда.

Мерзкий будильник разорвал утреннюю тишину. Она в который раз почувствовала себя программой, которую каждое утро загружают в память большого невидимого и вредного компьютера. Алгоритм начинает свою работу. Сейчас она поднимется и пойдёт на кухню делать кофе. Она не может без кофе. А ведь когда-то могла, хотя так же надо было вставать по утрам, чтобы вовремя прийти на работу. Прийти. А сейчас надо ехать.

Кофе нужен не для того, чтобы проснуться. Это обязательный элемент программы, без которого последующие ветви алгоритма либо не работают вовсе, либо работают неправильно. Неизвестно, что из этого лучше. То есть, что хуже, ведь и то и другое плохо. Хотя неважно. Но стоп! Непорядок. Кофе - это после душа. На сей раз прохладного.

Прежде, чем открыть воду, она, как и перед сном, улыбнулась своему обнажённому отражению, которое, судя по выражению лица, осталось довольным своей хозяйкой. После душа халат на мокрое тело, и только после этого кофе. Пока не опустела чашка, надо решить, что сегодня надевать. Решила. Хорошо. Меньше будет возни у шкафа и комнатного зеркала. Причёска. Макияж. Всё в норме. Пошла.

По пути к подземке проверила, на месте ли её “бьюик”, подумала, что пора продлевать разрешение на парковку, а идти так неохота. Но придётся. Именно сегодня вечером. Машинка должна ночевать на улице как полноправный член общества. А сейчас пятнадцать минут на подземке, потом около сорока на пригородном поезде в сторону Нью-Джерси, и она на работе.

Работа представлялась ей неизбежной повинностью, необходимой жертвой, принося которую, Она получала некоторое вознаграждение и возможность существовать так, как хочется именно Ей. Зелёная карта, к сожалению, пока не светила, но спорить с тем, что она необходима в этой стране, не стал бы даже Президент Соединённых Штатов, хотя она за него и не голосовала.

Коренные американцы не слишком стремились работать с психически неполноценными детьми. Для них это низкооплачиваемая и не престижная работа. Заелись. Не все, конечно. Многие не прочь были получить работу в этой школе-пансионате, но только не место преподавателя, где нужен был диплом. Её донецкая педагогическая корочка пригодилась. Денег вполне хватало. Только работать с каждым днём хотелось всё меньше и меньше. После первой недели казалось, что лучше всё бросить, но Она вовремя вспомнила, как первые полгода не имела вообще никакой работы и никуда не могла устроиться. Так что приходилось терпеть.

Вот она и в классе. Беглый осмотр показал, что тихо сегодня в этом богоугодном заведении не будет ...

 
Его строчка посинела. Тут же замигала пиктограмма сообщения.

 
— Здоровеньки булы! - значилось в тексте.
— Привет, - как всегда набрала Она и нажала кнопку “отправить”.
— Как дела? - дежурно поинтересовался Он.
— Ругалась целый день. Сижу разбитая и злая.
— Злая-злая?
— Ага. Только ещё злее.
— На работе или дома?
— На работе.
— Уже плюс. Это лучше, чем дома. А зачем ругалась?
— А куда деваться?! Накануне неграм сказала, чтобы одни стенды принесли ко мне в класс, а другие унесли. Ноль эмоций. Если бы я заранее не проверила, урок был бы сорван.
— Ты учительница?
— Да, - подтвердила Она и подробно рассказала о своей работе.
— Тяжёлый труд это ...
— Нелёгкий. А эти ещё и работать мешают. Да ещё чуть замечание сделаешь, так сразу жаловаться бегут, что я - расистка.
— Ну, тут уж ничего не поделаешь. Они - полноценные и равноправные граждане великих Соединённых Штатов в отличие от тебя.
— А ты откуда этой галиматьи нахватался?
— Начитался, когда английский учил.
— Учат ерунде всякой. Так вот, на них я и ругалась.
— Процитируешь?
— Не помню уже. Да и незачем.
— Не скажи. Лингвистический аспект интересен.
— Да я по-русски, чтобы меньше жаловались.
— Сегодня тоже наябедничали?
— Не успели. Начальство отсутствовало. Но настроение испортили, заразы. А вечером ещё одни добавили.
— Кто же посмел?
— Пошла разрешение на парковку на следующий месяц продлевать, а они отказали.
— Не понимаю. Это ещё почему? Им что, деньги не нужны. Или думают, что без разрешения машина стоять нигде не будет?
— Не знаю, что они там думают, но мне сказали, что все разрешения на следующий месяц уже выданы.

— Понятно. Глупо сравнивать, но очень похоже, например, на ограниченную подписку на газеты и журналы у нас. Родной Советский Союз жив и процветает на другом берегу Атлантики.
— Ещё как жив. Здешние бюрократы советским сто очков вперёд дадут.
— Ну, и как ты будешь теперь?
— Ты сам же сказал, машину всё равно ставить надо. Перебьюсь как-нибудь. Честно говоря, не в первый раз, но впервые так обидно.
— Это на утреннем фоне обида сильнее кажется.
— Наверное.
— Штрафами перебиваться будешь?
— Ну да?! Не дождутся. Отболтаюсь, как и раньше.
— Ладно. Давай поговорим о культурной жизни.
— Давай. После ругани - самая подходящая тема.
— Иронизируешь?
— Нисколько. Хочется доброго и светлого.
— Тогда расскажи, что нового на Бродвее дают.
— Ну, ты сказал. На Бродвее.
— А что такого?
— Как что? У них там, у аборигенов то есть, своя культура, а у нас своя. Что мне их мюзиклы всякие, когда тут наших артистов навалом.
— Каких “наших”?
— Ну, советских или российских теперь. Всё равно наших.
— Да, точно. Я подзабыл уже, что они за деньгами к вам и в Израиль ездят.
— Вот именно. Я тут стольких видела, что в Донецке за всю жизнь не смогла бы.
— Не зря же ты в столице мира обитаешь. Кого видела?
— Пугачёву, Киркорова, Леонтьева, Макаревича, Лещенко, Винокура, Задорнова. Всех не упомнишь.

— Часто получается выбираться в люди?
— Когда как. В среднем раза два в месяц.
— А самый последний кто был?
— Розенбаум.
— Понравился?
— Не то слово. Я так ждала концерта! Не обманулась. Это не просто артист. Это такой мужчина!
— Это какой такой?
— Ну, такой! Словами не описать. Это чувствовать надо.
— Понял. Интересно, какая дама, кроме тебя, конечно, могла бы так на меня эмоционально воздействовать?
— Врун, подхалим и подлиза.
— Я всегда говорю правду. Правду говорить легко и приятно.
— Ты не говоришь, а на клавиатуре клацаешь. А Розенбаум всё равно та-а-кой мужчина!

— А я и спорить не буду. Он мне самому нравится.
— Вот и молодец. Возьми с полки пирожок.
— Их там два. Мне взять средний?
— Что я тебе, жадина и жмотина какая? Оба забирай.
— Спасибо. Всё равно они виртуальные.
— Всё виртуальное имеет реальную основу. Реальное виртуализуется, а виртуальное может воплотиться в реальности.
— Вот как. После ругани тебя на философию потянуло. Как это знакомо.
— А почему бы и нет. Тем более, что не напрямую. Ты сам меня к этому через культуру подвёл.
— Ну, может быть, может быть. Я тут один концерт в Лужниках вспомнил. Во Дворце спорта. Это к теме воздействия артиста на публику.
— Что за концерт?
— Лауреаты “Звуковой дорожки” “Московского комсомольца”. Я тогда читал ещё эту газетёнку.
— И кто там был?
— Ну, кто мог быть в то время? Сначала, правда, откуда-то Горобец с ансамблем появился, но потом всё нормально стало. Кузьмин с “Динамиком”, “Наутилус Помпилиус”. Я туда ради “Машины времени” ходил. Тогда они в лучшем составе играли.
— Солидно.
— Да. Но это не самое главное. Я не понял, что случилось в конце. Точнее, не понял, почему.
— И что же случилось?
— Слушай. Вроде народ собрался на роковый концерт. “Динамик” на “ура” пошёл, “Наутилус Помпилиус” - на троекратное. От “Машины времени” зал просто ревел. А потом без объявления Пугачёва вышла. Вроде как сюрприз народу. Вот тут такое началось. Всё что было раньше, просто тихой разминкой показалось. Умопомрачение какое-то в форме неистовой любви к певице. Сосед мой просто в истерике забился.
— Всё правильно. Ничего удивительного.
— Что именно правильно?
— Поведение народа. Ты сам сказал, что это был роковый концерт.
— Ну.
— А Пугачёва - роковая женщина, да ещё и певица классная.
— По-онял! Где же ты раньше была? Наконец-то кто-то толково объяснить всё смог.
— Это я “кто-то”?!
— Ну, не возмущайся. Я же в лучшем смысле этого неопределённо- личного местоимения.
— Это ты меня местоимением обозвал?
— А-а, на мою долю ещё немного ругани осталось!
— Какой такой ругани?! Я к нему со всею душой, а он меня местоимением обзывает.
— А я готов искупить, коли виноват.
— Другой разговор. Как?
— Как. Душой и телом естественно. Ты же роковая женщина, не меньше Пугачёвой.
— А ты откуда знаешь?
— У каждого свой рок и своё понимание рока. Ты подойди ко мне поближе.
— Ну, подошла ...

 
... Это конечно суррогат с физиологической точки зрения. От начала и до конца. Виртуальный интим ещё, наверное, долго будет притчей во языцех, когда речь зайдёт об общении в онлайне, он будет обсуждаться и осуждаться. А все доводы сторонников будут разбиваться железными аргументами противников. Но нужны ли бестолковые и пустые дискуссии, когда к этому можно относиться как к игре, которой ненадолго можно занять себя, но уходить в неё с головой неразумно. А если это игра, то почему бы не попробовать хотя бы один раз описать словами то, что могло бы произойти наяву, что можно было бы ощутить если не телом, душой. Именно душой, а не разумом. Разум, долго и обстоятельно объясняющий, почему это делать бессмысленно, в этот момент стыдливо умолкает.

Попробуйте описать это в диалоге с далёким партнёром, под реплики которого надо подстроиться, чтобы в результате всё оказалось не пошло и банально, а красиво. Некоторых это затягивает.

 
 
— Ух! Куда это нас занесло? Никогда бы не поверила, если б мне сказали, что такое со мной произойдёт!
— Я, наверное, тоже.
— Почему “наверное”?
— После “Мастера и Маргариты” язык не поворачивается что-то сказать наверняка.
— Да уж. А представь, что мы на самом деле встретимся.
— Как? Я-то в Нью-Йорк пока никак не попадаю.
— А я в Москву. Но вдруг. Кстати, я посмотрела “На Дерибасовской хорошая погода ...”. На Веснике особенно внимание сосредоточила. Из-за тебя.
— Хорошо. Теперь ты почти всё обо мне знаешь.
— Страшновато немного.
— Это ещё почему?
— Серьёзный ты тип.
— Не преувеличивай. Вся серьёзность в прошлом.
— Кто знает. К тому же ты сам сказал, что зарёкся говорить наверняка.
— И то верно. Может, снова посерьёзнеем.
— Ещё страшнее стало. Сейчас мне приснится что-нибудь жуткое. Ты виноват будешь.
— Мне легче. Я уже проснулся.
— Вот так. А бедная женщина должна страдать.
— Не такая уж и бедная, раз на “бьюиках” катаешься.
— Нахал. Я о духовном.
— Понятно. Когда увидимся?
— Не знаю. Я тут на экскурсию недельную еду. Отпуск маленький образовался.
— А у меня отпуск как раз через неделю начинается. Тоже уеду.
— Ладно. Когда-нибудь после встретимся.
— Жалко, что снова только виртуально.
— Общение всегда реально, когда есть диалог.
— Конечно. Ты, как всегда, права. Аста ла виста.
— Пока. Целую.
— И я тебя ... Нежно и страстно ... Тебя всю.
— Не увлекайся. Я уже ушла.
— Счастливо.

 
Виртуальный и реальный миры. Где их границы? Что явь, что вымысел? Общение в чатах почему-то принято называть виртуальным, хотя на кнопки клавиатур нажимают вполне реальные люди. Очень даже живые при этом. Пусть некоторые скрываются под масками своих чатовских псевдонимов и прозвищ, пусть при этом меняют свою суть вплоть до пола. Они всё равно остаются реальными мужчинами и женщинами.

А ведь и реальный пол можно поменять. И тогда в результате реальной операции появляются виртуальные мужчины и женщины. А какими они были до перемены пола? Ответить на этот вопрос однозначно просто невозможно. Так что лишь бы им было хорошо, и они вместе с журналистами не будоражили бы народ ненужными разговорами в свете ещё не совсем забытой гласности и ещё не прижившейся свободы слова.

На сто процентов тут верно одно. Пол менять можно. Не только виртуальный и реальный, не только мужской и женский, но ещё и линолеумный, ламинатный, паркетный и так далее. Но даже паркет может для своего хозяина оказаться виртуальным, если сделан из плохой древесины или уложен плохо. Каким-нибудь виртуальным мастером.

А вот поздравление виртуальной открыткой ничуть не хуже, чем реальной, да ещё и бумагу позволяет экономить, равно как и время. При желании можно нарисовать эту открытку самому. Значительно быстрее, чем реальную, к тому же без красок, карандашей и фломастеров. Ни у кого в мире такой не будет.

И ведь любая вещь, сделанная человеком, будь то палка-копалка или ракета с разделяющимися боеголовками, изначально была всего лишь виртуальным представлением в голове своего создателя. В Начале было Слово. Но при всём желании невозможно наесться виртуальной пищей, напиться виртуальной водой, выспаться виртуальным сном, победить врага виртуальным оружием. Это всё должно быть реальным, пока реален человек. Но с каждым днём всё более реальной становится информация, делающая мир всё более виртуальным … Пора остановиться в этих рассуждениях, чтобы не запутаться окончательно.

 
 
— Буэнос ночес! - сказал Он.
— Привет.
— Как сама? Как парковка? Как экскурсия?
— Всё путём. Парковку оформила. На экскурсию съездила. А сама я всегда лучше всех.
— Где была, что видела?
— Ездила на автобусе по восточному побережью.
— И как?
— Всё так необычно. И совсем по-другому.
— В сравнении с Нью-Йорком?
— Да.
— Лучше или хуже?
— По-другому. Не люблю сравнивать несравнимое.
— Что тут несравнимого? Центр и провинция. Обычное дело.
— Конечно, но мне, чтобы соотнести одно с другим, пожить там надо. И то неизвестно, что я после этого думать буду.
— Верно. Тогда, что понравилось?
— Пейзажи. А ещё маленькие городки.
— Ты смогла бы там жить?
— Наверное. Донецк ведь не такой большой город.
— Ну, не скажи. Областной центр всё-таки.
— Ладно тебе. Я пока переезжать не планирую. Лучше скажи, почему в Москве не пойми что творится?
— Страшно всё это. Тяжело говорить. Целый дом в соседнем районе.
— Взрыв слышал?
— Нет.
— Не понимаю я.
— Что не понимаешь.
— Почему людям не живётся спокойно. Столько взрывов в разных городах.
— Мне этого тоже не понять. Хотя объяснений море.
— Как?! Как это можно объяснить?!
— Это жестоко. Но, например, деньгами. Ведь война - это прежде всего деньги. Огромные деньги. Церемонии уходят в сторону.
— А совесть и честь тоже уходят?
— Не у всех, конечно. Но всегда найдётся несколько гадов, для которых это пустой звук. Остальное сделают деньги. Да и неверных убивать тоже своего рода благом часто считается.
— Ты циник.
— Не я. Я ведь сам мог в том доме оказаться.
— Именно в том?
— Нет. Я имею в виду, что это могло произойти с моим домом.
— Я об этом не думала.
— Может быть, этим ты меня и спасла.
— Не придумывай. Где я, а где ты?
— Как сказать. Мысли, они ведь реальные, а не виртуальные.
— Теперь ты философствуешь.
— Просто думаю вслух.
— Вслух на клавиатуре? Надо лечиться. А я хотела бы услышать твой голос.
— Так это можно запросто устроить.
— Нет. Звонить мне не надо.
— Бог с тобой. Куда звонить?! Я и не знаю, как. Просто я часть стиха своего, что тебе присылал, недавно озвучил.
— Правда, а какую?
— Перекачаешь - услышишь. Лови файл. Только голос у меня препротивный.
— Не верю. Свой голос никому не нравится.
— Сейчас убедишься.
— Тогда жди. Буду убеждаться.
— Убедилась? - спросил он минуты через три после завершения передачи файла.
— Да. Три раза прослушала. Это в сотни раз красивее, чем когда я сама твой стих читала.
— Льстишь.
— Нет. Правда.
— А я тоже хотел бы тебя услышать.
— Ещё один шаг к реальности. Хорошо. Я позвоню, если номер скажешь.
— Как не сказать ради такого случая. АВC-DE-FG. Код Москвы знаешь.
— Жди звонка.
— Понял. Отключаюсь.
— Размечтался, глупенький. Не сейчас ведь. Как-нибудь потом позвоню.
— А-а.
— Ага-а. А ты как думал?
— Уж и помечтать нельзя.
— Мечтай, мечтай.
— Ох! Не дай Бог!
— Что такое?
— Громыхнуло что-то.
— Что?
— Надеюсь, что гром. Но боюсь, что ещё один дом. Пять утра. Самое время для сна.
— Может, всё-таки гроза?
— Нет. Гром греметь издалека обычно начинает. А тут рядом где-то.
— Неужели всё же дом?
— Не хочу. Что угодно, только не дом.
— У меня чат открыт. Кто-то сказал, что на какой-то радиостанции сообщили о взрыве на Каширском шоссе. Дом шесть или восемь.
— Сволочи.
— Это далеко от тебя?
— Несколько остановок на автобусе. Километра три, наверное.
— Кошмар. Так близко.
— Кошмар там. Там было слишком близко.
— Поедешь туда?
— Нет. Там должны работать профессионалы. Если по радио сказали, то они точно раньше меня там будут. Да вообще. Дурной тон на месте трагедии праздным зевакой шататься. А рядом всё равно придётся побывать. Там наши знакомые через дорогу живут. Надеюсь, их не задело.
— Ты всё-таки будь поосторожнее.
— Постараюсь. К тому же у меня теперь есть ангел-хранитель.
— Кто же это?
— Ты.
— До встречи.
— Целую.
— И я тебя.

 
На службу в тот день Он добрался чуть быстрее обычного. Милиция перекрыла дороги к станции метро “Каширская”. Пропускали только общественный транспорт. От станции до следов казавшейся ещё недавно достаточно далёкой войны было не более километра. Весь день не выходили из головы кадры, показанные одной из ведущих телекомпаний, чья съёмочная группа была на месте уже через двадцать минут после взрыва. “Как будто знали”, - подумал Он, выключая утром телевизор. Детальное смакование людских бед давно стало нормой на этом канале. Не отставали и другие крупные компании. У остальных на это не хватало денег.

Она позвонила. Позвонила через несколько дней. Развалины были уже разобраны, люди отпеты и похоронены. Говорили, что кто-то и квартиры новые получил. Напряжение постепенно спадало. Наспех сформированные наряды по охране домов отличались только в пьяных выходках после согрева во время ночных дежурств.

— Привет, - раздался в трубке знакомый голос. Он мог бы поклясться, что именно таким он его себе и представлял.
— Ты?! Здравствуй, дорогая!
— Ну, что скажешь?
— Что сказать. Рад тебя слышать.
— И всё? Как дела, расскажи.
— Да почти как обычно. Только вот днём один знакомый звонил. Советовался, не нужно ли ему семью на дачу вывезти. Сам он дом по ночам охраняет.
— И что ты сказал?
— То и сказал. Если хорошо охраняет, то и увозить незачем.
— А если плохо?
— Он всё хорошо делает. Классный мужик. Но если плохо, то тем более незачем. Не дай Бог, с ним самим что случится. Каково семье без отца будет?
— Внял?
— Да. Всех своих оставил.
— Как у тебя настроение?
— Согласно обстановке. Напряжённо выжидательное. А ты как?
— Как обычно. Работаю. Отдыхаю. С девочкой одной нашей из Бостона познакомилась. Она ко мне в гости приезжала. Пошалили немного.
— В Интернете шалили?
— Да. Весь чат перебаломутили. Ну и в реале тоже отметились.
— Чем?
— Ящиком шампанского.
— Тяжело было?
— Нет. Было хорошо.
— Как твои негры на работе? Также шалят?
— Афро-американцы, однако.
— Даже так? Ну, пусть афро-американцы.
— Не пусть, а именно так. Я уже привыкла их так называть, а ты меня в тёмное прошлое тянешь. Расист российский. А они меня просто обожают теперь. По первому слову всё делают. А если что-то плохо вдруг получится, то извиняются так, что нельзя не простить.
— Есть у тебя подход к людям.
— Ещё какой подход! Самый правильный!
— В чём же он заключается?
— Бить врага его же оружием. Я однажды, когда двое чёрных права качать начали, пошла к начальству сама и с грустным лицом сообщила, что мне, к сожалению, придётся другую работу искать, поскольку эти чёрные не желают выполнять свою обязанности, чем срывают мне занятия.
— И что же твой босс сделал?
— Поговорил с ними и объяснил, что для низкоквалифицированных рабочих они получают слишком хорошие деньги. Что они нужны тут для того, чтобы обеспечивать мою работу. Что если я не смогу работать нормально и уйду, то и они без работы останутся, ну и так далее. Про права человека что-то добавил. Мои права.
— Ты просто мо-ло-дец! Нет. Ты круче. Ты просто Наш Человек. Я тобой восхищаюсь и горжусь знакомством с такой личностью.
— Неисправимый подхалим. Хотя я ни минуты в себе не сомневалась. Я ведь достойна восхищения.
— А я и не подвергал это сомнениям.
— Посмел бы только.
— За кого ты меня принимаешь?
— За хорошего человека. И не смей портить этот светлый образ.
— Как скажете, мэм!
— Ну, ладно. Вот и поговорили. Карточка заканчивается.
— Счастливо, золотко.
— Пока. Всё будет хорошо и у вас.
— Надеюсь.
— И я вместе с тобой. Целую. До встречи.
— Взаимно.

 
О какой встрече говорила Она? Невозможно же это предвидеть. Но предчувствия порой сбываются. Может быть, опять-таки в силу реальности информации, заключённой в мысли людей. Как обычно это бывает, не было бы счастья, да несчастье оказало необходимое посильное содействие. Ей, точнее, её глазам, понадобилась операция. Оказалось, что проще и дешевле всего это можно сделать у знакомого московского врача.

 
— Привет! - снова услышал Он знакомый голос в телефонной трубке.
— Здравствуй! - после секундной паузы ответил Он.
— Я в Москве, как ты понимаешь. Не ждал.
— Ждал. Но все равно неожиданно. Где остановилась?
— У знакомых. На Серпуховском валу они живут. Знаешь, где это?
— Конечно. Через час буду.
— Приезжай, - она назвала точный адрес. - Это у магазина “Ткани”.
— Телефон скажи. Позвоню, когда буду подъезжать.
— Давай. Я тогда к магазину и выйду.
— Неромантично это.
— Что поделать.

 
Она продиктовала номер. Он записал. Рабочий день заканчивался. Он быстро схватил сумку, бросил туда давно приготовленные подарки и полетел к Ней.
Всё было против него. Зелёный глаз светофора погас, едва Он подошёл к перекрёстку, и никак не хотел зажигаться. Зажёгся, когда троллейбусы на противоположной стороне дружной вереницей уже уехали. Одну остановку пришлось пройти пешком. Нужного трамвая долго не было, а потом он сломался на половине пути и, естественно, закрыл путь другим трамваям. Подвернулась маршрутка, но она оказалась забитой до отказа. Другая попала в пробку там, где никогда не случалось заторов. И всё-таки через час он стоял около нужного магазина на Серпуховском валу, обнимая её упругое и такое знакомое тело. Они долго стояли, прижавшись друг к другу, и молчали.

 
— Ладно. Отпускай бедную больную женщину. Мне операцию сделали. Нагрузки противопоказаны, а ты сжал меня со всей силы.
— Не бойся. Не со всей. Отпускаю. Что будем делать?
— Если не возражаешь, то пойдём попробуем батарейку в часах где-нибудь поменять.
— Вспомнила. Уже поздно. В семь они уже закрыты. Тем более летом.
— Мне можно. У меня ещё разница во времени не выветрилась.
— Закрытым дверям этого не объяснишь. Пойдём поищем мастерскую, а завтра с утра или днём будешь мимо проходить и поменяешь.
— Пойдём. Только мне вернуться надо. Я паспорт из сумочки выложила и забыла взять. А вчера милиция пристала, пришлось пять сотен отдать.
— Дорого что-то. Я слышал, у них на это дело пятьдесят рублей такса.
— Я спорить не стала. Со мной подружка была, а у неё сердце больное.
— Тогда конечно. Здоровье дороже. Но сейчас не нужен паспорт. Ты же со мной.
— Точно. Я уж и забывать стала, что ты серьёзный тип.
— Пойдём.

 
Мастерскую они нашли около рынка. Потом подошли к памятнику князю Даниле. Стояли, сидели, фотографировались.

 
— Здорово, что мы встретились, - сказала вдруг Она.
— Здорово, но ненадолго.
— Я ещё в Питер поеду. Давно хотела побывать.
— А когда назад в Америку?
— Если ничего не случится, то ... - она достала из сумочки билет на самолёт до Нью-Йорка и показала Ему дату вылета. Ещё не столь широко известную.
— Это великий день, - сказал Он.
— Почему?

Он изобразил нарочитую серьёзность на лице и с наигранной торжественностью произнёс:
— В этот день сто двадцать четыре года назад родился Феликс Эдмундович Дзержинский.

Москва. 6-7 января 2003 года

 
Сapitis dolores

Она ушла. Ушла так же постепенно и неожиданно, как появилась. Она всегда так поступает. Её уход не вызвал никакого сожаления. Напротив. Стало намного легче, и вернулась Свобода. Это не та свобода, которая гарантируется тем, что принято называть законами. Это моя Свобода, встречи с которой становятся всё реже и реже из-за Неё.

Когда Она появляется, то медленно, но упорно заключает меня в свои объятия. Я много раз просил Её не приходить и оставить меня в покое, но она снова и снова возникает, словно из ниоткуда.

Хотя почему из ниоткуда? Ведь всё имеет свои причины. Просто нам они не всегда ведомы. Она может разбудить, если я неосторожно посмею вздремнуть не вовремя. Резкое пробуждение - верный знак Её прихода, как неожиданный звонок в дверь, когда приходят гости.

Но эта гостья особого рода. Она не из тех, кто приносит подарки и радуется угощению, чтобы доставить радость хозяевам дома. Она стремится сама стать хозяйкой и подчинить меня себе. Подчинить полностью. Чтобы я и шагу не мог ступить без Неё. Чтобы все видели, что я принадлежу только Ей.

Но я слишком ценю свою Свободу, ценю потому, что только она помогла мне обрести понимание самого себя. Пусть не до конца. Это не страшно. Человек не может что-либо познать окончательно. В этом наша суть и вечный стимул к совершенствованию. Я перестал зависеть от тысяч и тысяч мелочей, одолевавших меня ранее. Перестал понапрасну растрачивать себя на никому не нужную работу, на объяснения с теми, кто слышит только себя и не имеет никакого желания хотя бы попытаться понять собеседника. Остались в прошлом прежние жаркие споры в борьбе за Истину. Бесполезно тратить силы, доказывая очевидное тем, для кого главное в разговоре - это самоутверждение через возражение собеседнику. Истина выше споров, как и Свобода.

Но Она не желает терять свою власть и ищет всё новых и новых союзников в борьбе со мной. Ищет небезуспешно. Знают ли эти люди, что их просто используют? Конечно, нет. Вся нелепость их претензий ко мне или несправедливость в их действиях видны настолько явно, что остаётся только развести руками в недоумении. Но они не понимают этого и помогают Ей снова прийти ко мне, заявляя при этом, что не желают мне зла.

Раньше Она не задерживалась надолго. Порой я засыпал с Ней, а когда просыпался, Она была уже далеко. Она прежде не любила воду, и можно было спрятаться от Неё в ванной или убежать в бассейн. Но это всё было так давно, что впору забыть, но так приятно иногда вспомнить о хорошем.

Ныне никакие хитрости не помогают, и Она остаётся всё дольше и дольше. Кажется, что однажды Она совсем не захочет уходить. Привыкнуть к Ней невозможно. Пытаюсь сосуществовать с Ней, раз не получается избавиться. Собрав волю в кулак, я могу работать, говорить, даже смеяться, но с Ней нет Свободы. Я завишу от Неё, хотя уже и не всецело.

Пока Она всё-таки уходит. Порой, даже надолго. Жаль, что не дано знать, насколько надолго, и когда ждать Её возвращения. Приходиться жить, понимая, что в любой момент может случиться нечто, помогающее Ей вернуться. Но сейчас Её нет. Она ушла, и я свободен.
Я свободно выхожу на улицу, и мне всё равно, какие там погода и время года. Зимняя стужа и летний зной, осенние дожди и весенние ручьи, все они прекрасны, когда нет Её. И я спешу. Спешу жить и любить этот мир, наполненный Красотой, Свободой и Смыслом. Мир, в котором пока нет Её. Моей головной боли.

_______________________________
Сapitis dolores (лат.) - головная боль.